Как часто вы ходите в театр, кино, на выставки?

Кинотеатры я стараюсь не посещать из-за чудовищной коммерциализации этой индустрии. Часто задумываюсь о том, что весь современный кинематограф даёт мне меньше, чем, например, фильмы Бергмана, чьи «Шепоты и крики» или «Сарабанда» по сей день оправдывают для меня существование кино как жанра.

В театры хожу чаще – обычно мое внимание привлекает постановка на сцене произведений, попадающих в круг моих литературных интересов. Но и тут, как правило, ждут разочарования: «Улисс» по Джойсу в пересказе Каменьковича вызвал зевоту, «Процесс» по Кафке в интерпретации Богомолова – нечто, на мой взгляд, заслуживающее уголовного преследования. В Москве есть театр «Человек» с залом мест на 40, я не могу назвать их спектакли гениальными, но в них есть искренность, и меня радует сам факт обращения, например, к пьесам Аррабаля. Это важно, потому что пути Арто, Гротовского, Ходоровски – в России, увы, почти terra incognita. О чем я действительно жалею – это о пропущенных мною выступлениях Валера Новарина и Жозефа Наджа.

Как часто ходите на выставки в дни вернисажа и в другое время?

Несмотря на то, что считаю себя дилетантом в этой области, время от времени посещаю интересующие меня выставки. Есть и экспозиции, к которым не теряю интереса: например, русский авангард в Третьяковке или несколько картин Ван Гога в Пушкинском.

Когда вы последний раз испытывали катарсис от встречи с современным искусством? А искусством вообще?

Это чувство невозможно испытывать часто. Мне запомнилась небольшая выставка картин Марка Ротко в Москве. Это было какое-то опустошение, сопоставимое с чтением поздних текстов Беккета. А мои относительно недавние литературные «открытия» эпохи модернизма – Илья Зданевич и Анри Мишо.

Как часто вы задумываетесь об этике в искусстве?

Этот вопрос никогда не являлся для меня разрешенным. Этика предстает передо мной элементом более широкой и абсолютно неясной темы – взаимоотношений с Другим – темы, сохраняющей свою значимость даже на уровне бессознательного и, по-видимому, обнаруживающей там свои истоки.

Актуальность работы извиняет ее эстетические промахи?

В обывательском понимании искусство часто расценивается как нечто бесполезное, и мне достаточно уже этого довода, чтобы начать интересоваться им.

Вы занимаетесь современным искусством. А любите какое?

Фигуры, которые действительно занимают меня, я бы определил как единичные. Это уникальный опыт, дорога, по которой можно пройти лишь один раз: Достоевский, Ван Гог, Платонов, Моррисон – они не вписываются в привычную линейную схему «предшественников и продолжателей». Но опосредованно они способны оказывать на культуру колоссальное влияние и даже определять векторы ее эволюции.

Кто виноват и что делать? (о современном состоянии искусства)

Главная особенность сегодняшней ситуации заключается в том, что искусство стремительно утрачивает интроверсию и тяготение к одинокой рефлексии, всерьез рискуя возвратиться к первобытным формам мимесиса. Важно противостоять этому процессу не на уровне плакатов и лозунгов, а на уровне творчества.

Если бы Вы были официальным лицом, проводящим государственную политику в культуре, какие реформы Вы бы предложили?

В сфере культуры действительно назрела необходимость серьезных преобразований, и я не могу сказать, что мне безразлично, какими именно будут эти реформы. Но все дело в том, что в искусстве меня привлекают опасные, трансгрессивные опыты, которые всегда будут вызывать подозрение у структуры, в которой что-то зависит от действий чиновников. Я уверен, что никакие переустройства в сфере культуры не спасли бы Антонена Арто от заключения в психиатрическую лечебницу. Но именно эти скачки, эти предельные опыты, а вовсе не реформы в действительности являются движущей силой культуры.

Что такое истина в гуманитарных областях и сводится ли она к совпадению мнений у разных экспертов?

По моему убеждению, истина не может обнаружиться на коммуникативной поверхности. Это нечто дорефлективное, предшествующее любым мнениям: избыток значений, дающий им возможность состояться. Мнение может быть интересно как некая оптика, как способ смотреть на вещи, когда же оно начинает претендовать на статус истины, можно не сомневаться, что мы присутствуем при рождении очередного мифа.